«Мужское и женское эго», часть 4

Александр Хакимов, июль 2010 года, г. Пермь

Семинар «Анатомия ложного эго». День второй - «Мужское и женское эго», часть 4 (как я пришел к этому выбору)

Вопрос: Каждый человек ищет свой путь, и я хотела спросить, как Вы пришли к своему выбору?

Ответ: Как я пришел к этому выбору? Я пришел через освященную пищу.

Вопрос: А как к освященной пище пришли?

Ответ: Это была тайная организация в Санкт-Петербурге в 1985 году. Вот с тех времен я и практикую. То есть мы ходили по подпольному Петербургу, искали всякие эзотерические вещи. В те времена это было преследуемо, даже йога была под запретом, вегетарианство было под запретом, за это судили. «Вегетарианство – вред здоровью», была такая статья.

И мы там всяких магов встречали, христиан подпольных, и запрещенных сюрреалистов, и запрещенного Кастанеду. Это были те времена, помните, 80-е годы. И друг мне говорит: «Тут есть какая-то группа мистиков еще одна странная в городе. Они пищу готовят как-то необычно». А я пище никогда особого значения не придавал. Я тут Кастанеду читаю, Махабхарату читаю, а тут пища. Ну что тут важного? И говорю: «Нет, не пойду, достаточно мне уже всего этого». И он так обиделся: «Ты сначала пойди, посмотри, а потом скажешь». Думаю: «Что же там такого значительного?»

И это была тайная встреча. Метро «Пушкинская», шесть часов вечера, мы выходили с эскалатора. «Только не группируйтесь вместе, КГБ за ними следит». Я думаю: «Что же это за группа такая, пищу готовят, и КГБ за ними следит?» Я очень заинтересовался. Я уже тогда был экстрасенсом, уже имел опыт астрального выхода из тела, я, конечно же, гордился всем этим, по тем временам я был необычный человек. Видел ауры и прочее, мысли читал. С детства это умею делать, мысли читать, мы практиковали еще со школы, то есть мне было чем гордиться в то время.

И я думаю: «Хорошо, сейчас я их в метро всех увижу, как мистик, я их распознаю». Я поднялся по эскалатору, бросил взгляд – «Боже мой, да тут не надо быть мистиком» –  они все свободно ходят по метро и что-то бубнят – бу-бу-бу-бу, мантры повторяют. Думаю: «Странно, за ними слежка, их преследуют, а они тут ходят вообще как дома. Странные люди…» Я в угол забился, чтобы посмотреть, есть ли хвост какой-то. Вроде ничего не было. Мы ждали долго двух человек. И вот тут я уже был, конечно, поражен. Два человека поднялись по эскалатору как два мамонта. Энергетика такая, что заполнила сразу весь этот купол. Я подумал: «Ого!» И они такие спокойные, никуда не смотрят, умиротворенные, в центре метро, и все сразу к ним притянулись как магнитом.

Они говорят: «Так, идите за нами, пожалуйста, только не все вместе, маленькими группками. Мы будем идти небыстро, чтобы не привлекать внимания». Все кивнули головой. Я был очень осторожен, даже напуган. И они пошли вперед, и все ровной шеренгой за ними (смех в зале). «Боже, ну и конспираторы!» Я их всех сразу вычислил. И я шел последним и оглядывался, нет ли хвоста, боялся, что меня накроют с первого раза, куда я пришел, так и не пойму. И мы пришли в какую-то квартиру питерскую, там, знаете, 200 лет уже не было солнечного света, такие габаритные двери, потолки 3 с лишним метра, коммунальная какая-то квартира. Нас было человек 15 или 20, много было, толпа целая. И открыла женщина, какая-то йогиня, у нее горящие глаза, нос горбом. Она в позе лотоса там целыми днями сидит. Простая-простая такая, говорит: «Заходите!» – и ушла. Вот такая там была хозяйка. 20 человек зашли, как к себе домой, даже не разулись, пошли по паркету, в комнату.

Я был очень стеснительным человеком, я боялся незнакомых людей, есть на людях не любил, постоянно отказывался. Я никогда не мог себе представить, что мог бы вот так на людях что-то говорить. Меня изменила йога.

И там был в углу диван, перед диваном большой торшер. И я сел в угол дивана за светящийся торшер. «Вот это мое место, очень хорошо». И наблюдал, что будет происходить. И они вдвоем так спокойно сели, начали что-то петь.

Они пели минут 15-20, и у меня от этих мантр просто пошел градом пот, меня просто ошпарило как кипятком. Мне было так плохо… я и задыхался, и весь раскраснелся, у меня стала повышаться температура, я думал – «что они такое поют, скорее бы они закончили эту медитацию». Была такая мощь, что я забыл про свой талант экстрасенса, про всё забыл. Потом всё кончилось, и я вздохнул, уф-ф-ф, отлегло на сердце. Они потом стали говорить, что есть душа, есть реинкарнация, есть карма. Осторожно так говорить. Ведь это был 1985 год, может себе представить.

Я думаю – «ничего тут ценного нет, я уже выходил из тела, а они мне про реинкарнацию говорят. Я уже мысли читаю, ауру вижу, а они мне а-б-в. Нет, неинтересно, надо уходить». И только я собрался уходить, как будто мысли мои прочитали – «а теперь самое главное, стойте» – как будто мне это сказали. Я опять сел за торшер. Прасад. Что такое прасад – я не знал. «Прасад, прасад…» И пока я думал, что такое прасад, все уже сидели с пустыми тарелками в руках. Как собаки, знаете, все сидели и смотрели. И все ждали с такой радостью, все знали, что такое прасад! А я не знал, чего они радуются. Кормить нас будут? О боже мой… И вот прошло уже 25 лет, а я помню досконально всё что было на тарелке. Даже те рисинки, те специи, это всё настолько, оказывается, сильно отпечаталось в моей памяти. Это было очень мощное впечатление.

Первое что они нам дали – это недоваренный рис. Внутри сырой, сверху вот такой. И там было столько же риса, сколько и кориандра немолотого. Немолотого, шарики. Я никогда ничего подобного в жизни не ел, всё хрустело, этот аромат куда-то в мозг полез, в нос, внутрь меня, опять какой-то пот пошел. Думаю – «ну и прасад». Потом – «халава, не уходите!» Сладкое блюдо, это сладость восточная. Они брали сковородку чугунную, масло сливочное растапливали, и туда геркулесовые хлопья, жарили это все хорошенько со специями, там было очень много корицы, там была гвоздика, черный перец, мука, там была асафетида, то есть там были все индийские специи, которые вообще возможно, но корица преобладала. И вот этот букет, аромат, представьте, еще с изюмом, обжаривалось всё это, раскалялось, потом засыпалось сахаром. Сахар таял от температуры, всё, готово. Снимали – цементировалось. Мука добавлялась, чтобы потом это как-то разрыхлялось, чтобы не как стекло было. И потом эту халаву откалывали плоскогубцами и молотком со сковородки и мне на тарелку – дзинь! – халава!

И после риса я немножко осмелел, помню, забыл о стеснительности, вцепился в этот кусок халавы, чтобы разобраться, что же там такое? И когда я размочил этот кусок, эти специи полезли в меня, и началась какая-то эйфория, какое-то счастье, как будто свет кругом включили. «Я всех люблю». Я думаю – «понятно, наркотики, а что ж еще? Это наркоманы, вот их и преследуют, они в пищу наркотики добавляют». Потом многие-многие так говорили после меня, думали такие вещи. А сам думаю – «ведь я же экстрасенс, непохоже, что они лгут, люди то вроде честные. Сейчас я всё проверю, расколю этот орешек».

И я смотрю на них и говорю – «а можно посмотреть на того, кто это готовил?» Ну, я испытующе говорю. Они аж подпрыгнули от радости – «конечно!» И человек вышел такой радостный – «понравилось, да!?» И я даже растерялся, такие радостные простые люди, не должны обманывать. И говорю – «а можно посмотреть, как вы это делаете?» И в глаза смотрю. И опять радость – «конечно же! Вот адрес, пойдем вместе, я тебя научу готовить, и специи, и рецепты, всё тебе дам!»

И через месяц я пришел по адресу. Я хотел проверить всё до конца, что же это такое? Потому что я неделю был в этом состоянии от этого кусочка халавы. Я потом вышел на улицу, представьте, и мне «Икарус» в нос газанул. И такое счастье… такая любовь отовсюду. Я думаю: «Ну что ж такое?». И неделю я ходил под этим впечатлением. Потом  пришел, я был свободным художником, вот такие волосы, борода, джинсы. Он на меня посмотрел – «та-а-ак… на кухню в таком виде нельзя. Нужно замотать все волосы». Меня замотали. Волосы не должны падать в пищу, иначе всё оскверняется. У них были такие высокие требования чистоты. Он сделал полное омовение, одел абсолютно чистые одежды, чтобы пойти на кухню, чтобы готовить на огне. Я думаю – «ничего себе стандарты»

И он мне объяснял значение каждой специи, потому что я их размалывал в ступке, тогда не было таких готовых специй в магазине. Он как-то доставал все эти специи, их нужно было толочь, размалывать, вот я старался это делать, он говорил – «нет, надо еще лучше, еще лучше, мы для Бога готовим». Я не был религиозным, слово «Бог» мне не нравилось. Но он был простой, добрый, открытый, и я принимал всё от него. Он показал, как это все готовится на топленом масле, сначала асафетида, затем кориандр, куркума, черный перец, другие специи, несколько секунд – и потом туда кладут овощи. Они сейчас впитают этот аромат, затем немножко обжариваешь, рис кладешь сверху, и кипятком заливаешь 1 к 2, соль, закипело, на маленький огонь, сейчас будет рис с овощами уже готов. «Не пробовать, не нюхать, не оценивать» – он мне сказал. Я думаю: «Как же, не нюхать – и не оценивать?» Но в его присутствии у меня это получалось. Я чувствовал запах, но желания пробовать не появлялось. Думаю: «Интересно он на меня влияет, в нем, в этом человеке что-то есть».

Итак, я сделал много открытий, пока с ним готовил. И затем он говорит: «Пойдем предполагать это всё Богу». Я говорю: «Какому Богу?» «Кришне». «Ничего себе, куда я попал… Что ж такое… Какая-то секта религиозная? Обряд какой-то? Только не это». Я в церковь никогда не любил ходить, потому что там поклоны все эти, молитвы какие-то, мы же атеистами воспитывались. А тут он понес тарелку чистую с этим блюдом, перед изображением каким-то, упал в поклоне, там колокольчик, и бу-бу-бу, мантры какие-то повторяет. И я покраснел, мне так плохо стало, думаю:  «Ой, последний раз сюда, точно какая-то секта религиозная». И тут я стою, слушаю эти мантры и опять это чувство – как-то все хорошо в сердце, свет какой-то, тепло.

«Понятно! Я же мистик, что же я не подумал раньше – это же мантры! Я же знаю, это звук. Чакры, мантры, понятно, в мантрах всё дело». Мы начали потом есть. Такой был праздник! Ошеломляющее очищение! И я так робко говорю: «А ты мне эти мантры не напишешь?» Он опять подпрыгнул от радости, написал мне все три мантры, и как повторять, чуть ли колокольчик мне не дал, я говорю: «Нет, колокольчик у меня дома есть, я пошел». Изображение какое-то мне дал. Мне не важно было, эксперимент, я пошел домой теперь сам готовить. Меня встречает жена. Это общежитие студенческое, там у нас была одна комната, с такой щелью в двери, где много тараканов. Это ведь студенческое общежитие.

И я прихожу и говорю: «Сейчас я буду готовить!» Решительно так. Она очень удивилась – «ты? Готовить? А ты же не умеешь ничего делать, я же готовлю». «Я картошку пожарю, это я смогу. А ты замотай волосы, иди мой руки и ноги, рот, будешь мыть кухню, а на огне буду готовить я. И не смотри на пищу с вожделением! И на меня тоже! Не оскверняй ничего!» Жена, чувствуя такую мою решимость, думала: «Откуда он пришел, странный какой-то». Хотя со мной она спорила, но тут она не спорила, хотела увидеть, что это вообще такое, откуда он и что он делает, как он будет готовить. И я еще, помню, закрывал от нее эту картошку, когда жарил, чтобы она не смотрела, думал: «Она всё испортит». А она смиренно-смиренно все делала, все молчаливо выполняла.

И потом я понес эту сковородку, помню, в комнату, и жене сказал – «так, выйди туда в коридор. Сейчас я кое-что тут сделаю, а потом будем есть. Сейчас нельзя еще есть». Она еще больше удивилась – «что он там собирается делать с картошкой?» Она ушла, я дверь закрыл на ключ, но я недооценил ее женскую хитрость – она потом вернулась и подсмотрела в эту щель. Она сделала это очень осторожно. И она говорит: «Я была в шоке, что с ним происходит? Он этой сковородке кланяется и что-то говорит! Точно, свихнулся». А я чувствую то же самое – «что я за дурак? Сковородке кланяюсь и мантру повторяю. Никогда таким идиотом вообще в жизни не был!» (хохот в зале). Но ради науки, ради эксперимента, ладно, надо сделать, надо проверить вообще всё это.

И я читал мантры, значений не знал, я вообще первый раз читал, санскрит, не понимаю ничего, и ничего не чувствовал. Чувствовал, что я вообще полный дурак. Мне было стыдно, хотя никто этого не видел, как мне казалось. Мне было трудно вообще кланяться. Никому в жизни не кланяться. А тут я думаю: «Как поклониться? Но, ведь никого нет, можешь поклониться? Нет, всё равно как-то странно. Ведь ты же гимнастикой занимался? Занимался. Но тогда это не поклон, это упражнение – сгиб-разгиб, давай, делай. О, сгиб можно, поклон нет». Вот я столкнулся с этой своей психологией, вот этот бунт, непокорный такой вот. И я всё-таки через силу это сделал, ничего не почувствовал. «Всё, шоу закончено, жена заходи, будем есть, всё».

С той же сковородки мы ели. И я картошку плохо пожарил, где-то она была сырая, где-то подгорелая, где-то соленая, недосоленная, не перемешанная, где-то сухая, мало масла. В общем, плохо по всем статьям. И мы вилками, как семья, с одной сковородки, с той же, с которой предлагали, едим. И вот тут началось интересное. Я ем эту картошку, и вижу, что там мало соли, много соли, сухая, это я всё понимаю. Но ведь я же жарил, поэтому всё равно хорошо.

И чувствую, что вот тут такое тепло начинается и как бы такой голос незвуковой, мягкий такой голос, ясный, нежный, я слышу. «Ты плохо пожарил картошку». И меня это, причем возмущает – «ну и что? Нормально». Ем дальше, принципиально ем. Вторая волна. «Ты плохо пожарил картошку». Так что есть нельзя, что ли? Я уже вообще возмущаюсь, уже ем такой злой эту картошку.

И третья волна, вот она меня полностью убила, после этого жизнь моя изменилась. Третья волна – «ты вообще в жизни ничего хорошего не сделал». И в этот момент я понимаю, что это чистая правда. Можете себе представить? 27 лет, я ничего в жизни хорошего не сделал. У меня комок в горле, я глотать не могу, что случилось, меня душат слезы, эмоции поднимаются. И я говорю жене фразу: «Мы сейчас едим освященную пищу». Она мне знаете, что отвечает? Впервые всё это видела и говорит: «Я тоже хочу готовить освященную пищу». Вот так всё у нас началось, но, а потом уже философия, йога, всё постепенно открылось.